Дженнифер казалось, что она чувствует мерное, стремительное движение огромного самолета, разрезавшего пространство над минуемой землей. Вибрации мощного невидимого двигателя вгрызались в осознание окружающего пространства, не позволяя ни на секунду забыть, где она находится, сколько бы ни пыталась девушка закрыть глаза и абстрагироваться от тревожной поездки.
Васэда скучала по Сиэтлу. Она давно не ходила по заспамленным людским информационным хламом улицам, тысячелетие не вглядывалась в рекламные табло, где английские фразы причудливо путаются с фотографиями западных знаменитостей; она отчаянно нуждалась в удовлетворении потребности в американизмах, в том, что японцы с пренебрежением и затаенной завистью называют «варварством», и ни капли не стыдилась этого.
Она мечтала вгрызться зубами в жирный говяжий стейк и подержать в пальцах вилку с ножом вместо неудобных палочек. Хотела надеть неприлично короткие шорты и майку с полсотней белых звезд на синем фоне, засмеяться и убежать на самую высокую крышу самого высокого небоскреба, чтобы там подставить широкоскулое лицо родному и почти забытому ветру.
И, впрочем, как обычно уйдя в гедонистические размышления, рано или поздно Джейни возвращала взгляд к сидящему рядом Казуо.
Она смотрела на него исподтишка, пряча нижнюю часть лица в подставленной ладони, и, стоило юноше пошевелиться, поспешно пряталась за тупым самолетным журналом. Казуо, и без того обычно походящий на оживший труп, виделся ей совершенно посиневшим – словно по мере сокращения расстояния между Японией и Вашингтоном в нем что-то погасало.
Дернув уголком губ, Джейни снова коротко глянула на профиль Ёсиды. В ней давно жило подозрение, что в их отношениях именно Джейни, представительница женского пола, обязанная чувствовать всё, чего-то не понимает. Всегда. Она не умеет читать между строк, недостаточно умная, чтобы улавливать перемены в настроениях Казуо, и даже ее интересы, наверняка, Нэдзуми находит примитивными. О чем никогда не скажет ей напрямую, что ни капли не мешает Дженнифер с энтузиазмом додумывать детали самостоятельно.
Какова вероятность, что в долгожданной поездке домой, на которую Джейни смотрела как на вещь примечательную, восхитительную и, в общем-то, простую, Казуо видит что-то гораздо большее?
Предполагать, что он волнуется из-за предстоящей встречи с носителями языка, в котором не так хорош, было бы в высшей степени тупо. Догадываться же о происходящем в запутанной и грандиозно сложной голове Казуо способна, пожалуй, только его сестра, оставленная далеко позади.
Раз в тринадцатый с той слезоточивой сцены в кабинете с пианино, означившей начало отношений между Усаги и Крысой, Усаги померещилось, что она в чем-то ошиблась. Выбрала не те слова, предложила что-то не то, сделала неверный вывод, совершила промах – и ей никто не указал на ошибку.
- Я дико извиняюсь, но мне мерещится, или тебе дурно? – громким шепотом, разнесшимся на весь салон, наконец осведомилась у юноши Джейни, подавшись к нему всем корпусом. Распущенные черные волосы мазнули по его коленям, - Пососешь конфетку?
Сидевший неподалеку мужчина-японец деликатно сделал вид, что разговор молодых его совершенно не интересует, но в кресле слегка поерзал.
- Ты слишком давно молчишь, я начинаю бояться.

Отредактировано Jennifer Waseda (02.02.2017 15:01)

Она знала эти его взгляды – ледяные, прямо-таки обжигающе ледяные, способные заставить то, что некоторые верующие называют душой, нервно закопошиться в недрах грудной клетки. Джейни знала эти взгляды, хотя до сих пор не сумела выяснить их этиологию, и они ей… почти нравились.
Словно в общении с опасным хищником. Ты не должен показывать, что боишься большую агрессивную тварь, ты должен дерзить в ответ на ее оскаленные зубы и вибрирующий низкий рык, потому что только смелых делают вожаками. Ну или хотя бы признают равными себе. На меньшее Джейни согласна не была. И не будет.
Казуо пялится ей в лицо, двумя смоляными буравчиками норовя прогрызть две аккуратные дырки в геометрически правильном девичьем черепе, а Васэда в ответ приподнимает верхнюю губу, становясь похожей на мелкого зверька, столкнувшегося с естественным врагом на своей территории, и несимметрично щурит блестящие глаза. Раньше, когда она едва знала странного мальчика с крыши, ее откровения он читал по честному, гибкому лицу, никогда не умевшему врать, и теперь Джейни находила способы использовать сей факт в качестве своего достоинства.
- Ааа, снова делаешь вид, будто собираешься пырнуть меня канцелярским ножом и по частям спрятать в холодильнике… - негромко проворчала она, мешая английский с японским, и подперла подбородок запястьем. – Настолько секси, что у меня начинает подниматься температура. – и улыбнулась, сморщившись.
Мазохистка, - пронеслось в голове, покуда Джейни изображала кокетливую идиотку, кривляясь перед замершим в позе атакующей змеи Казуо, - Ты ведь иногда смотришь на него и действительно спрашиваешь себя, не способен ли он как-нибудь за неправильно приготовленный рамен повесить тебя на антресолях.
Смотришь, предполагаешь, думаешь… и совсем не боишься. Мазохистка.
Дженнифер почему-то наивно доверялась странному инстинкту, настаивающему, что Казуо, источающий опасность и вызывающий закономерные подозрения у непосвященных окружающих, рядом с ней превращается в какого-то другого, нового Казуо. Не самого нежного, не самого трогательного, с холодными руками и неподвижными остывшими глазами… Зато нужного.
Она дергает носом, ощущая прикосновения прохладных пальцев к своей скуле.
Ожидание ответа затягивалось, и Васэда нервничала. Немного. Настолько, насколько Васэда вообще умеет нервничать.
- Нет, не нужно, - Джейни фырчит, потому что у нее в любом случае нет конфетки. - Хм, а вот на счет дурно, на самом деле... Все прекрасно.
Если бы Дженнифер не запомнила большую часть его характерных жестов, привычек и языка тела, то ей бы показалось, что для полноты образа Казуо не хватает только сложить длинные пальцы пирамидкой напротив лица. Она вздергивает бровь, терпеливо подталкивая юношу продолжать фразу, и с долей природного, неосознаваемого заигрывания касается его колена своей ладонью.
Его лицо меняется, слепя на краткие мгновения искренней улыбкой, которую Джейни в последнее время удавалось видеть все чаще, и Васэда зеркально отражает выражение Казуо, возвращая его ему.
- Готовлюсь к встрече с твоим отцом. Что-нибудь расскажешь о нем и о городе?
- Серьезно? – ее губы, дрогнув, разошлись в широкой ухмылке, разрезавшей белое лицо жутковатой щелью; да, она умела почти рефлекторно запоминать выражения окружающих, чем бессознательно пользовалась, теряя над мимикой контроль в очередной раз. – Я предупреждала, что мой папа жил целую неделю в гетто в Детройте, и у него дома под подушкой лежит обрез на тот случай, если я притащу очередного бойфренда? Впрочем, не волнуйся, - Джейни залихватски подмигнула Казуо, сделав таинственную мину, - Он ведь не узнает, что ты мой бойфренд. Только если ты не попытаешься ночью залезть в мое окно, конечно. – «Но ты, пожалуйста, все равно как-нибудь попытайся» - подразумевал подтекст, не слишком тщательно скрытый ею под нейтральной интонацией. 
- Сиэтл... Сиэтл большой и соленый, тебе покажется, что мы никуда и не уезжали.
Дыхание Казуо враз стало совсем близким, теплым, касающимся ее подбородка; Джейни хмыкнула в губы, продолжающие шевелиться, договаривая фразу, и скользнула в ответ пальцем по острому подбородку юноши, привлекая его еще ближе.
- Вишня?
- Зубная паста. – дядечка-японец, сидевший через проход от них, осуждающе зашелестел газетой, реагируя на скандальную разнузданность современных подростков, не постеснявшихся устроить разврат и скандал посреди салона огромного самолета. На виду у десятков людей, которым, на самом деле, глубоко пофиг, целуются сзади малолетние маргиналы, или нет.

Джейни почему-то думала о том, что она умудрилась стать его конфликтом – нерешаемым противоречием в некогда гармоничном внутреннем устройстве Нэдзуми. Он и прежде был склонен к метафизическим исканиям, которые рассудок Джен был не в состоянии постичь, и почему-то теперь она, просто Усаги, просто безалаберная американская девочка с лисим лицом, превратилась в одно из них.
Ей нравилось. Ей нравилось наблюдать за переменами в нечитаемых черных глазах, за бесконтрольными движениями губ. Интересно, догадывался ли сам Казуо, что иногда он пасует перед человеческой зеркальностью? Говорят, взаимодействуя с собеседником, каждый индивид неосознанно перенимает у него часть повадок, копирует микрожесты, невольно возвращая говорящему несколько процентов выдаваемых эмоций. Джейни, чем больше она времени проводила с Казуо, тем отчетливее видела собственную тень где-то за его пеленой сумрачной отрешенности.
- Ты настолько далеко будешь от меня? – Джейни наклоняет голову к плечу, смешно вздергивает нос, проводит языком по нижней губе, пытаясь поймать взгляд юноши. Мучимая желанием создать еще одну перипетию в назревающем приключении, она размышляет, дать ему повод для угрызений сейчас, немедленно, или воздержаться до прилета.
- А ты хотел бы спать со мной в одной постели? – Васэда поводит запястьем, шелестя тонкими браслетами, и магическим движением кладет пальцы на его плечо, - Не боишься, что однажды твоя японская выдержка проиграет моей безумной разнузданности?
Она не помнила, чтобы Казуо вместе с их целомудренными одноклассниками краснел, глядя на едва прикрывающие зад спортивные шорты Дженнифер, и, признаться, никогда особенно не искала признаков смущения. Ей было достаточно представлять перекошенные физиономии сверстниц, которым воспитание не позволяет надевать нечто настолько неприличное; она преступно наслаждалась некоторыми поблажками, которые учителя не могли доступно пояснить окружающим. Иностранка, - разводили руками и забывали, предпочитая надеяться на то, что трогательно невинное большинство не станет перенимать у «чокнутой Васэды» ее западные привычки.
- Значит, у тебя опасный отец. Насколько же естественно мне необходимо себя вести, чтобы он не понял, что я смотрю на тебя не как одноклассник или друг?
Джейни задумалась, и ее подвижное лицо вновь изменилось, неуловимо ожесточившись.
- Насколько хороший из тебя актер, Ёсида? – сегодня Джейни хотелось отвечать на вопросы собственными вопросами, трагично сминая конструктивность диалога. В самолете не было морского ветра, которому она могла бы подставить физиономию для пущего эффекта, однако она легко заменяла драматизм школьных крыш на воображаемую интимность; на воркующих подростков старались не смотреть, будто они двое враз превратились в персон нон-грата. Старшим постыдно, молодым – завидно. И Джейни нарочно льнула к Казуо, почему-то поддаваясь атмосфере общественности, делавшей каждое прикосновение интимным и скандальным одновременно.
…Поцелуй завершился. Казуо отстраняется, а Дженнифер ждет, не поднимая век. Медленно разводит губы в шальной улыбке, блестит довольными глазами, словно получила награду.
- Если человек сильно хочет – он делает.  – Васэда закинула длинные тонкие ноги на колени парня, безапелляционно обременяя его своим весом, и с вызовом откинулась на свой подлокотник, ни капли не озабоченная производимым впечатлением. Близость родного дома куражила вечный сумбур ее разума, и девушка с едва заметной восторженной дрожью, натянутая, будто струна, ожидала возможности погрузить Казуо в шум и безразличие Америки.
- Мне кажется, что между тобой и Сиэтлом случится тяжелая драматическая любовь, - поделилась Васэда, накрутив на палец длинную черную прядь и лукаво взглянув на него из-под ресниц, - Вы будете отторгать друг друга, вероятно, ты решишь, что он слишком людный, а он решит, что ты слишком тихий. А затем серые мокрые улицы впечатаются в твою подкорку… и в день отъезда ты начнешь мечтать о возвращении.
Темный чернильный мазок стройной мальчишечьей фигуры на фоне широких переулков, запруженных занятыми работягами переходов, равнодушных метро; в этом было что-то восхитительно нуарное, такое, что Джейни всегда находила слишком сложным для себя, но весьма подходящим для Казуо.
Она раскрыла ладонь, просительно подав ее юноше.